Кто помнит недавнюю историю, знает про выдающихся поэтов, покончивших с собой на рубеже 20/30 годов 20го века. Некоторые говорили даже про эпидемию самоубийств, охватившую советских литераторов в это время. И обвиняли в ней Сергея Есенина. Дескать, своим примером ухода из жизни вдохновил своих подражателей.
Ну, литераторы, а особенно поэты – они известные неврастеники. Но всё же любопытно: почему самоубийства пошли так кучно по времени? Не было ли других причин эпидемии самоубийств, кроме творческой неврастении?
Были. Именно в то время была поставлена невиданная в истории задача: встроить в вертикаль власти последние неподконтрольные социальные группы – крестьян и творческую интеллигенцию. Которых расхожее мнение считало в принципе не поддающихся административному контролю. Но нет таких препятствий, которые испугали бы большевиков! Короче, задача была поставлена. Приступили к её выполнению.
Чем это обернулось для крестьянства, нас в данном случае, не интересует. Ограничимся пока литераторами.
Было решено для управления писательским сообществом, имеющим врождённую склонность к анархоиндивидуализму и как следствие к творческим склокам, объединить их в союз писателей. Всех. Под идеологическим прикрытием заботы о благосостоянии последних. А на самом деле для управления литературой с целью встраивания её в систему гос.пропаганды.
Для этого были возвращены в СССР и обласканы российские писатели – эмигранты. Ну, с этими было проще: оголодав и впав в безвестность в чуждой для себя иноязычной среде, они были готовы встроиться куда угодно в обмен на возможность публиковаться и творить в сытости и комфорте, не думая о хлебе насущном. Агитацию за союз поручили великому Горькому.
Но было и другое препятствие: российские гранды поэзии, которые в принципе были не прочь объединиться, но так, чтобы все остальные не диктовали им свою волю, а лишь оттеняли их талант своей бездарностью. Без решения этой проблемы любой союз писателей был обречён на провал. Большевики учли опыт предыдущего объединения писателей в РАПП – Российскую ассоциацию Пролетарских Писателей. Которую гранды литературы в открытую называли ассоциацией бездарностей. Дескать, для того и сбились в стаю, что в одиночку не могли прокормиться своим ремеслом. РАПП не пользовалась никаким авторитетом и тихо загнулась со временем
Без решения проблемы грандов литературы, приступать к созданию Союза писателей было преждевременно. Особенно мешали два гранда поэзии: Есенин и Маяковский. Оба с ярким талантом, яркой индивидуальностью и крайней нетерпимостью ко всем другим поэтам, кроме поэтов своего клана. Да и тех они не уважали. Только терпели рядом с собой. Кроме того, вышеуказанные гранды стали эволюционировать в своём творчестве в неправильном направлении. Есенин стал писать поэмы о крестьянском Пугачёвском восстании. Что было крайне несвоевременно, в свете предстоящего решения партии о коллективизации. А Маяковский вдруг перешёл на сатиру. Написал ряд стихов и две пьесы, в которых критиковал власть большевиков с позиций идеалов революции. (Ни хера себе, заявочка!) А после поэмы «Хорошо!», начал писать поэму «Плохо!».
Этим тенденциям надо было положить конец.
Вначале было решено избавиться от Маяковского и Есенина по хорошему. Видимо, в органах власти было много поклонников их таланта и покровителей. И того, и другого отправили в длительные вояжи за границу. (Что в те времена было непросто добиться.) Видимо, надеялись, что они там и останутся. Но не вышло. Оба затосковали и вернулись. Да и действительно, что было делать русскоязычным поэтам в чуждой для себя языковой среде? В официанты наниматься? Это при их то славе на родине!
Пришлось заняться обоими более плотно. Они не оставили выбора.
Начали с Есенина. Что было более актуально в свете приближающегося года «Великого перелома». Есенин был, несмотря на свой небольшой рост, весьма силён и ловок. Кроме того, обладал зверинной интуицией. И, в отличие от Маяковского, не имел никакой склонности к суициду. Как говорили знающие его друзья, перед своей смертью Есенин был очень насторожен и постоянно твердил непонятные слова: «Чую! Чую! Обложили! Обложили, как зверя… Но я не дамся! Не дамся!» И глушил свою тревогу водкой. Что его, по всей видимости и сгубило. Однажды в приступе пьяного буйства, он боднул трубу парового отопления в номере гостиницы «Англетер», проломив себе череп сбоку. Да так, что осталась на черепе глубокая вмятина. А потом посидел, подумал: «Чтой-то я всё никак не умираю?» И решил, что для ускорения процесса надо на всякий случай ещё и повеситься. Завязал верёвку под потолком на высоте в 5 метров, пододвинул стол для удобства (ростом был маловат) и повесился на ней. Оставив на столе ранее неопубликованное посмертное стихотворение с такими строками: «В нашей жизни умирать не ново, да и жизнь, конечно не новей!» Что служило убедительнейшим доказательством версии о самоубийстве поэта. А чтобы не смущать незрелые умы ненужными домыслами, заключение о смерти откорректировали надлежащим образом.
Долго возились с Маяковским. Маяковский, как известно, страдал тяжёлыми депрессиями и постоянно, находясь в депрессии, размышлял о самоубийстве. И для этого всегда держал у себя пистолет. Ещё в 1912 году поэт написал такие строчки: «Всё чаще думаю: не поставить ли лучше точку-пулю в своём конце? Сегодня - на всякий случай - прощальный даю концерт!» (Поэма «Флейта-позвоночник» 1912 год.) Поэт грезил самоубийством. Но грезить то он грезил, а на курок не нажимал. Пришлось позаботится о создании ситуации, которая помогла бы ему, наконец, решиться. Во-первых, юбилейную выставку поэта приказано было прессе замалчивать. О ней нигде не было написано ни одной строчки. Что для Маяковского было крайне непривычно. И за это он очень переживал. Кроме того, Маяковский дружил с высшими чинами НКВД. Они в это время зачастили к нему на чай. Элитными сортами чая они и снабжали Маяковского. Близкие поэту люди говорили, что отпив этого чайку, поэт впадал в особенно тяжёлые депрессии. (Именно в этот период в специальной психиатрической литературе стали появляться статьи об открытии новой группы препаратов, применимых в психиатрии. Названных впоследствии психотропными. Депрессантов и антидепрессантов. А, как известно, НКВД внимательно следило за новинками науки.)
Но всё равно, поэт всё никак не мог решиться свести счёты с жизнью. Тянулось это долго. У кого угодно лопнуло бы терпение. Наконец, поэт решился. Курок был нажат. Пуля попала в область сердца. Потом Маяковский подумал, что, может, убил себя не до конца, и решил завершить начатое дело, чтобы не быть посмешищем. И, на всякий случай, уже лёжа на полу в луже крови, произвёл сверху с расстояния около полуметра контрольный выстрел себе в голову.
Как и в случае с Есениным, после его смерти на столе нашли ранее неопубликованное предсмертное стихотворение: «Любовная лодка разбилась о быт». Что тоже не могло служить ни чем иным, кроме сообщения о самоубийстве.
Позже, информацию об обстоятельствах самоубийства в сообщениях для прессы откорректировали необходимым образом. А Маяковскому устроили пышные похороны.
Оставшиеся в живых поэты и писатели охотно объединились в творческий союз. А которые не вписались в новый союз и при этом не были склонны к суициду (Явный признак отсутствия гениальности! Что об них жалеть?) все, как на подбор, оказались махровыми антисоветчиками за что и поплатились чуть позже.
А что же с Горьким, спросите Вы?
Горький возомнил себя самым хитрым. Он решил, во всём потакая властям, спокойно дописать свой величайший роман «Жизнь Клима Самгина» где и выразить своё отношение к действительности, его окружающей. Но он недоучёл способности тех, кто его опекал. Как только он довёл свой роман до периода 1916 года так сразу и умер от туберкулёза. (Которым до этого страдал полвека). Его смерть не особенно сказалась на советской литературе, потому, что Союз Советских писателей к этому времени уже был создан и о советской литературе было кому позаботиться. Позже главу НКВД Генриха Ягоду Сталин обвинил в отравлении великого пролетарского писателя Максима Горького и казнил. А черновики с последними главами романа бесследно исчезли. Их так до сих пор и не нашли. Да и как их найдёшь, когда и в предпоследних то напечатанных главах проскакивали на редкость реалистичные, вплоть до цинизма, (А Горький, вообще то, был циник по жизни, что бы о нём не писали в хрестоматиях.) характеристики некоторых большевистских вождей. Иные из которых были выведены в романе под легко узнаваемыми для современников псевдонимами, а иные и под своими именами.
Такая вот история с литературой…